Тишина в одинокой квартире. Только мерцает и что-то лопочет в углу телевизор. «Надо бы прибавить звук», – лениво щекочет сознание надоедливая, как осенняя муха, мыслишка. «Но для этого надо встать», – ворчит её соседка, – «А ты, старик-боровик, забыл пульт на тумбочке». Хриплый вздох приподнимет рубаху на груди, руки медленно скользят по обшивке дивана. Мгновение напряжения, когда вздуваются вены и твердеют дряблые мышцы, и… руки вновь бессильно обвисают, замирая в полусонном покое. Когда человеку далеко за восемьдесят и никого нет рядом, то многое становиться бессмысленным. Список желаний с каждым прожитым годом сокращается. Время замирает, теряя свои ориентиры. Какой сегодня день или год – уже неважно. Что-то вроде поел – и то хорошо. Осилил уборку – просто геройство. Дети, внуки – это где-то там в каком ином мире забот, спешки, суеты. А здесь – вечер, плавно переходящий в полусонное утро, день, заболоченной речушкой утекающий в новый вечер, и всё опять по заезженному донельзя кругу. Глаза теряют чёткость восприятия, тело способность к быстроте, и только память, резкая, как молния, прожигает закостенелый мозг. Картины прошлого мелькают калейдоскопным рисунком, возвращая судьбу к истоком существования существа с громким названием человек. Душа – эфемерная и вечно юная субстанция разрывает тишину бесконечным криком: «Где, ты, молодость?»…

 

 

***

 

     Стояла тихая мартовская ночь. Лишь легкий ветерок наигрывал грустную мелодию на водосточных трубах, перебирая своими невидимыми пальцами набухшие ветки деревьев, словно струны древнерусских гусель. И деревья, воздевшие свои многорукие ветви к небу, и серыми громадами стоящие дома, и сам воздух были пронизаны такой тишиной, которую посчитают невероятной привыкший к шуму горожанин.

       По пустынной улице ночного города, освещенного матово белым светом уличных фонарей, шёл одинокий прохожий. Он шёл, не торопясь, точно вслушиваясь в сонную тишину, нарушаемую лишь стуком его ботинок, глухо звучащим на асфальтовой мостовой.

       Давайте попробуем подойти к нему поближе и незаметно рассмотреть его лицо. Взгляните, какое выразительные глаза у этого юноши. Кажется, они незримым светом освещают темноту ночи, неподвижно вглядываясь куда-то далеко-далеко в беспросветную даль. На губах у него играет мечтательная улыбка, и не исключено, что этого молодого человека погнала в ночь неудержимая романтика.

     Однако не будем гадать. Давайте последуем за ним и попытаемся прожить, хотя бы немного, его чувствами, волнениями и тревогами…

 

 

***

 

     Сергей проснулся от трезвона будильника. Каждый день, вскакивая от этих звуков, Сергей был готов грохнуть будильник с размаху об пол, но, лишь усилием просыпающей воли подавляя это мимолетное желание, заставлял замолчать его более нежным способом.

     Сегодняшний день не был исключением. Медленно расставаясь с нежелающим покидать его сладким сном, он на минуту замер, сидя на кровати, по-турецки поджав под себя ноги и чутко прислушиваясь к тишине квартиры. Но тишина уже была нарушена и не им – из кухни доносился приглушенный разговор и тихое позвякивание посуды. Его родители, уже как видно давно бодрствующие, теперь за завтраком вели неторопливую беседу о чем-то очень их занимающим.

     Да, сегодня было как всегда. Как всегда рано поднялся отец, привыкший к этому за долгие годы работы на заводе, куда, быть может, в будущем придет работать и Сергей. Его отец был хорошим фрезеровщиком, и это знали все, но он не любил и даже иногда обижался, если кто-то расхваливал его на все лады. По натуре своей немного добродушный, добрый к другим, он не давал себе поблажек ни в чем. Вставая задолго до начала работы, он приходил на завод раньше всех, неторопливо подготавливал станок и инструменты и к звонку был, как говорится, в полной боевой готовности. Отца ценили на работе и два года назад выдвинули в мастера. Вернее, как он сам говорил, его проклятая язва вынудила оставить любимую, но тяжелую, требующую большой затраты физических сил, работу. И теперь…

       Однако мы отвлеклись от основного героя, который, не тратя времени на праздные размышления, уже выскакивал из своей квартиры и, вихрем слетев вниз по лестнице, уже ворвался в звенящую тишину раннего утра.

     И пока Сергей неторопливой походкой отмеривает свой ежедневный (разумеется, кроме воскресенья) маршрут от дома до остановки трамвая, давайте немного расскажем о нашем герое, попробуем описать его, слегка касаясь хотя бы некоторых черточек этого, быть может непростого, характера.

       Итак, вглядимся внимательно. Первое, что бросается в глаза, это неудержимая и многообразная гамма чувств, которая играет на его лице. Кажется, он не может или не хочет скрывать свои эмоции. И лицо Сергея, украшаемое, казался бы точеными, бровями и вьющимися по моде нестрижеными волосами, было как бы зеркалом всех его мыслей. По секрету можно сказать, что Сергея иногда мучило это не желающее притворяться «зеркало». И сейчас выражение его лица менялось почти ежеминутно. Вот он приветливо улыбнулся встречной красивой девчонке, и лицо озаряется мимолетной радостью видеть, как тебе улыбаются в ответ. Вот он о чем-то задумался, и его красивые карие глаза, сияющие сквозь полуопущенные ресницы, замерли, неподвижно высматривая что-то никому неведомое. И лицо сразу покрыла дымка детской мечтательности. Вот он вспомнил о чем-то, как видно не совсем приятном, и тут же реакция – губы некрасиво дернулись, брови резко сошлись на переносице. Но всё это ненадолго. Не в его характере грустить и хмуриться – так можно стать ворчуном и скептиком. Сергей любил веселье, бесшабашное и порой неудержимое. И никто из его товарищей не мог представит Сергея грустившим, не догадываясь, что он может быть порой и мечтательно тихим, и спокойным…

     А Сергей уже подошел к остановке трамвая, где, как всегда, собралась толпа жаждущих просвещения, однако, выскакивающих из своих домов с крайне малым запасом времени. Это приводило к ежедневной борьбе за существование или иначе за место в не всегда хорошо идущем транспорте.

     Сергей с трудом втиснулся в битком набитый трамвай и, стоя на нижней ступеньке, с улыбкой смотрел на мелькающие лица оставшихся. И хотя поездка в переполненном, а по весне и душном вагоне, не доставит никому великого удовольствия, однако, именно с одной их таких поездок для Сергея связана неожиданная и радостная встреча.

     Это случилось чуть более двух недель тому назад в первые дни календарной весны. На одной из остановок трамвая в уже заполненный вагон ловко вспрыгнула какая-то молоденькая девушка. Раскрасневшаяся от бега и связанного с ним возбуждения, она показалось Сергею, стоящему по обыкновению на ступеньках, настолько милой, что он невольно залюбовался её. Чуть приоткрытый рот, украшенный нежно розовыми губами, слегка продолговатое лицо, точеный горделиво вздернутый носик и красивые, вьющиеся и ниспадающие до плеч светлые волосы, делали её особенно привлекательной. Всё это Сергей успел разглядеть пока девушка, переводя дыхание, не замечала ничего вокруг, пряча глаза под естественно красивыми ресницами. Заметив чей-то взгляд, девушка подняла глаза и взглянула на Сергея. Их взгляды встретились, и Сергей поразился тому нежному, как казалось ему, свету, льющемуся из её широко открытых чуть насмешливых глаз.

       – Батюшки святы, какие глазки, – шутливо и немного смущенно пробормотал Сергей, с удовольствием вглядываясь в беспредельную синеву девичьих глаз.

       – А откуда вы знаете, что меня зовут Света?! – удивленно воскликнула девушка, и её глаза сразу из насмешливых стали робко вопросительными. Сергей ответно был так удивлен и немного озадачен её возгласом, что даже не нашелся сразу с ответом. Но в этот момент, то ли оттого, что у обоих были крайне удивленные лица, то ли оттого, что у них одновременно мелькнула догадка – вся несуразица произошла из-за слов «Батюшки святы», последнее из которых при тихом произнесении вполне сходило за имя, Сергей и Света облегченно расхохотались.

       Так неожиданно и необычно произошло их знакомство. Дальнейший разговор проходил в обычной, как в таких случаях бывает, шутливой форме. Случайно возникший казус очень легко и незаметно отодвинул тот психологический барьер, который иногда возникает, когда некоторые вероятно стеснительные люди не знают с чего начать. Оживленная и непринужденная беседа, которая для постороннего наблюдателя покажется возможно непонятной, прервалась у входной двери института. Они разошлись по разным аудиториям, неся с собой радостную удовлетворенность неожиданной встречей. Они расстались, зная, что в тот же день встретятся снова и, соединяя руки в длительном рукопожатии, тихо скажут:

–       Здравствуй Сережа.

–       Здравствуй Света…

     Однако мы опять отвлеклись. Так и не долго потерять из виду Сергея, который, смешавшись с многоликой толпой студентов, нескончаемой лентой стекающихся к институту, спешил на занятия.

 

***

 

       Наступил долгожданный вечер. Оторвавшись от чертежной доски, Сергей, находясь ещё во власти уже порядком надоевшего курсового проекта, вышел на улицу, на ходу застегивая свое светло-серое осеннее пальто. Сергей очень любил вечерний город, когда освещенный бледным светом фонарей он казался немного загадочным и таинственным, особенно, если видишь его отраженным в сияющих девичьих глазах. Как вы уже догадались, Сергей, забросив все дела, спешит на свидание со своей Светой…

     Они встретились в своем условленном и уже давно установившемся месте –

в маленьком малолюдном скверике.

     Сегодня они пришли неожиданно для обоих в одно и тоже время, хотя каждый опаздывал и в уме приготовил тысячи объяснений и извинений. После церемоний рукопожатия, чуть не закончившегося «братским» поцелуем, Сергей спросил:

–       Ну, Свет ты мой ясный, куда пойдем?

–       Давай на Волгу.

–       Так ведь холодно там будет.

–       А мы не надолго. Хочется на реку посмотреть. Может лед тронулся.

–       Хорошо, пойдем. Ну и долго же ты меня уговаривала!

       Они, взявшись за руки, то приживаясь друг к другу, то немного отодвигаясь в сторону, не спеша, двинулись в сторону Волги, о чем то весело переговариваясь и смеясь. Их знакомство находилось на той стадии, когда увлеченные своими чувствами, они не замечали недостатков друг друга, не могли представить себя ссорившимися и шли по жизни без оглядки, счастливые от сознания быть вместе.

     Ну, вот и желанная Волга. Её необъятные просторы, скованные грязно зеленым, а по берегам темным от проталин льдом, в ночном полумраке казались сумрачными и безрадостными. Однако ни он, ни она, казалось не замечали этого. Пользуясь безлюдьем, они то резвились, как маленькие дети, смеясь и убегая друг от друга, то замирали, обнявшись и всматриваясь в холодную мглу. Взаимное увлечение было таким, что они не замечали ни быстро бегущих мимо одиноких прохожих, зябко поднявших воротники, ни крепчайшего морозца. Но всё же ветер и мороз дали о себе знать, и им пришлось спрятаться от них, шумно вбежав в подъезд Светиного дома.

     Тишина спящего дома так поразила их, что они невольно затихли и, юркнув под лестницу, на мгновение замерли.

–       Тишина, то какая, – прошептал Сергей, осторожно обнимая Светлану за плечи.

       Она не противилась и, казалась, ничего не видела вокруг, находясь ещё под влиянием так поразившей их тишины. И только когда Сергей бережно прижал её к себе, она вышла из оцепенения и взглянула на Сергея. В эти мгновения они были так близки. Глаза смотрели в упор открыто и жадно. Что-то огненно горячее пронеслось по их жилам и гулко ударило в голову, затуманив на время сознание и разум. Губы, повинуясь неведомой и неподвластной никому силе, слились в едином длительном поцелуе…

       Права народная мудрость, гласившая, что счастливые часов не наблюдают. Но как не сладки мгновения счастья – близок расставанья час. Не один раз уже были сказаны слова прощания, но они всё никак не могли расстаться. Наконец, руки их расцепились, и, звонко стуча каблучками, Света побежала вверх по лестнице. Она опять возвращалась поздно и предчувствовала неприятный разговор со своей матерью.

     Сергей молча проводил её счастливыми глазами, тихо вздохнул, услышав хлопок закрывшейся двери, громко прозвучавший в сонной тишине, и вышел на улицу. Там он ещё долго смотрел на горевшие окна Светиной квартиры, не замечая пронизывающего насквозь не по-весеннему холодного ветра и пытаясь представить всё, что там происходит. Воображение заработало, и, словно на экране, перед Сергеем живо вырисовывались нежно розовые картины. Вот Света входит, её мама, на вид очень строгая женщина, для виду поворчит, пряча улыбку в уголках рта (ведь она тоже когда-то была такой же молодой, как Света). Наверное, предложит разогреть давно остывший ужин. Но Света прошепчет:

–       Не надо, мамочка, я ведь такая счастливая, такая счастливая…

     И вот Света уже спит на своей уютной кровати, лунный свет озаряет её красивое лицо, а на губах застыла светлая добрая улыбка…

     Свет в окне неожиданно для Сергея погас, развеяв его почти детские грезы. Последний раз взглянув на темные окошки, Сергей, ежась от порывов холодного ветра, пошел домой.

 

 

***

  

   Мать Светы, как и представлялось, Сергею, не спала и встретила свою дочь у самого порога (видно слышала её шаги). Лишь взглянув на мать, Света поняла, что ничего хорошего предстоящий разговор не сулил. Но к её немалому удивлению мать молчала. Молчала всё то время, пока Света раздевалась в прихожей, молчала и когда Света разбирала себе постель, и лишь потом неожиданно взорвалась. Нет, она не кричала, не шумела, нет. Мать негромко, почти шепотом, выбрасывала на дочь тяжелые больно ранящие сердце слова:

–       И долго это будет продолжаться? Гулять по ночам с каким-то лоботрясом, а мне не спать по твоей милости!

–       Но мама…

–       Молчи, я пока говорю… И вообще мне твой Сергей сразу не понравился. Ладно волосы длинные, хоть причесаны, но после разговора с ним, после его иронии и скрытой насмешки я сразу поняла – такой тебе не пара. Никакого воспитания…

–       Но мама, это же не так…

–       Что я глупая, по-твоему, стала, не могу понять, Так ты думаешь?!

–       Он же ничего такого обидного не сказал.

–       Ну, знаешь! А сказать «Извините, но Вы этого не сможете понять». Что я дура непонятливая, так, что ли!

–       Так ведь в машинах ты мама действительно не разбираешься.

–       Пусть не разбираюсь. Но зачем делать такое иронически недовольное лицо?

–       Да, но если у Сергея такое неспособное притворяться лицо. Он же пришел тогда ко мне, а ты прямо буквально завалила его вопросами: да кто, да что, да кто родители и т.д. и т.п.

–       А разве я не должна знать с кем моя дочь по ночам шляется? И потом, какое у него может быть воспитание, если у него мать крановщица, а отец простой рабочий?

–       Он мастер…

–       Без году неделя. И что в своем Сергее нашла – ума не приложу. Он какой-то необтесанный…

–       Мама, зачем ты так?

–       Значит надо. Я тебе мать и добра желаю. Гуляла бы лучше с Олегом Синичкиным. Ведь знаю – нравишься ты ему.

–       Ну и что? Он такой скучный. Смотрит своими крысиными глазками и бормочет что-то о вечности материи.

–       Эх, дочка. Не разбираешься ты в людях. Рассмотрела какие-то крысиные глазки, а что человек умный, обязательно в аспирантуру попадет, конечно же, диссертации будет защищать будет и родители образованные люди – это ты не заметила.

–       Мама, но разве этого для счастья достаточно?!

–       Ладно, дочка. Давай ложиться спать. Поздно уже. Вас молодых не переспоришь. Всё сами хотите жить. Но это до первой ошибки. А потом: «Мама, прости, я была не права». Ну, всё. Мешать тебе не стану. Но помни мои слова: не получится у тебя с ним ничего хорошего.

–       Но, Мама…

–       Ладно. Спи. Спокойной ночи.

–       Спокойной ночи…

     И обе: и мать, и дочь с тяжелым чувством чего-то недоговоренного, необъясненного легли, но ещё долго сон обходил их стороной, ещё долго две пары глаз всматривались во мрак ночи, отсвечивая тихой грустью.

 

***

 

   Мать Светы не сдержала свое слово не вмешиваться в её личную жизнь. И хотя ни одного слова против не было сказано, однако, незаметными, еле уловимыми действиями, она старалась помешать этому увлечению дочери. Мать стала просить дочь (совсем некстати) помочь ей по хозяйству, участились вылазки по родным и близким. Чаще, чем раньше Света стала встречаться с «ученым» Олегом. То он зачем-то заходил к ним в квартиру, пользуясь правам соседа, то, как бы случайно, оказывался рядом со Светой в театре (а для Сергея билета не оказывалось). Света пыталась поговорить с матерью об этом. Но та лишь отмахивалась:

–       Я тут причем, я в твою личную жизнь не вмешиваюсь.

     Света неоднократно намекала Олегу, что встречи с ним нежелательны, но он притворялся, что не понимает её, и продолжал болтать о чем-то из области философии. И Свете, скрипя сердцем, приходилась терпеть его присутствие, недовольно хмурить брови, смотреть демонстративно на часы, в то время как мать ласково встречала нежданного гостя. Сергей и Света встречались теперь реже. Но это не смогло помешать нарастающей лавине любви. Сергей ни слова не говорил в упрек в ответ на иногда путанные объяснения Светы (не говорить же, что настойчивый Олег опять зашел на минуту и проболтал весь вечер). Но Света видела по лицу Сергея, что он не совсем доволен, хотя пытается это скрыть. Потому-то и Света в свою очередь не спрашивала как он провел время, боясь встречных вопросов. Именно сейчас зародилось то, что называется предвестником будущей ссоры, или, образно говоря, зёрнышко раздора. Оно было ещё совсем маленькое и легко подавлялось, глушилось, пряталось в глубинку души. Им казалось, что их любовь недостойно мелочных недоговорок и обид. И в тот момент, когда, влекомые необъяснимым и ещё не вошедшим в привычку чувством, они жадно целовались, вмиг улетучивались все мелкие неприятности, подстерегающие их во время разлуки.

       Так было и в это вечер. За час до условленной встречи, опять как нарочно пришел Олег. Всегда такой глубокомысленный и серьезный в институте, он становился неузнаваемым, только переступив порог Светиного дома. Его скуластое лицо озаряла наивно радостная (а, по мнению Светы просто глупая) улыбка. Света, нетерпеливо отсчитывающая время до свидания с Сергеем, при виде улыбающегося Олега чуть было не вскрикнула. Но он, казалось, ничего не замечал. Ещё более расплываясь в лучезарной улыбке, он прямо с порог начал бомбардировать Свету сбивчивыми фразами:

–       Света, здравствуй. Я знаешь, забежал на минутку. Ты не занята?… Вот и хорошо... Я тебе книгу принес... Помнишь, ты меня просила…

–       Я?!

–       Да, ты, – серьезно подтвердил Олег, но при виде крайнего изумления на лице Светланы, чуть было, откровенно не расхохотался.

–       Вспомни, на той неделе я говорил тебе, что достал Хоменгуеля. Вернее не я, а отец через знакомых, но не в этом дело. Ты тогда ещё, помнишь, изъявила, можно сказать, желание прочитать её. Вот я и принес…

«Еще бы такую книгу. Знает что принести. Небось свои философские «Происхождение мира и человека» не притащил бы», – рассеяно подумала Света, поглядывая то на часы, то на цветущего Олега.

–       Знаешь, – прервал её мысли Олег, – хоть мне в этой       книге не всё нравиться, но, если подойти к ней философски…

«Началось», – со вздохом подумала Света, и, как бы отключаясь от внешнего мира, остановила свой взгляд на циферблате настенных часов, неумолимо отсчитывающих последние минуты до свидания с Сергеем, под монотонный, ровный голос Олега. «Нет, нет. Я не могу этого вынести», – мысленно вскричала Света и вскочила со своего кресла. Олег, удивленно взглянув на неё, замолчал на полуслове.

–       Знаешь, Олег, – после минутного молчания проговорила Света, – ты меня, конечно, извини, но я должна сейчас бежать к Гале Свиридовой, ты её не знаешь наверно…

–       Да, – тихо проговорил Олег, силясь понять причину резкого изменения в настроении Светланы: то сидела внимательно слушала, то вдруг на тебе.

–       Так вот, – продолжала Сета, – я обещала Гале помочь шить «макси», знаешь оно сейчас в моду входит, цветастое такое, может видел где на улице…

–       Нет, не видел, – проговорил Олег, ещё более удивляясь неожиданному её красноречию.

–       Но это не важно. В общем, я побежала, а ты тут с мамой поговори.

     И, оставив Олега на попечение так ласковой к нему матери, Света, быстро одевшись, выскочила на улицу, с раздражением к себе думая: «ну почему я не смогла сказать правду, куда на самом деле я спешу»…

 

***

 

 

     Больше всего на свете Сергей не любил ждать. Но сегодня ожидание давалось ему гораздо труднее. Он так спешил на это свидание, крупными шагами отмеривая квартал за кварталом и бережно прижимая к себе маленький букетик. На встречу Сергей впервые пришел с цветами, желая таким образом отметить своеобразный юбилей – месяц со дня неожиданного знакомства.

     Однако Света, как назло, опаздывала. Сергей бесцельно слонялся по скверику, терзаемый навязчивой мыслью, что все проходящие мимо люди сверх любопытно его рассматривают, беззвучно смеясь над незадачливым влюбленным. И главное этот всё говорящий букетик. Сергей не знал ни что с ним делать, ни куда его деть, скрыв от посторонних глаз. Минуты текли томительно медленно. Стрелка часов, казалось, намертво прилипла к одному месту, выводя из терпения и душевного равновесия. Сергей думал, что он уже находится здесь целую вечность, хотя в ожидании прошло только минут десять двенадцать не больше. Потеряв терпение, он двинулся было к выходу, как его чуть не сбила с ног почти бежавшая Светлана. На мгновение они замерли, неотрывно вглядываясь в глаза друг друга. И в эту минуту молчания они сказали не то, что могли бы в горячке наклевывающейся ссоры необдуманно наговорить вслух. Наоборот, мгновенья безмолвия были всё понимающими всепрощающими.

       Сергей, всматриваясь в разгоряченное от быстрой ходьбы лицо Светы, воочию представил себе тот день, когда в переполненный вагон рядом с ним вскочила молоденькая девушка, ставшая теперь такой близкой. Готовый сорваться упрек – «И сколько же тебя можно ждать», – бесследно растворился в бездонной синеве таких нежных и в то же время просительно виноватых глаз. Лица их смягчились, просветлели, губы тронула сначала робкая, а потом откровенно радостная улыбка. Любовь торжествовала победу. Злобно скрипя зубами, канул в небытие призрак разлуки. Застенчиво протянув усталый букетик, Сергей тихо проговорил:

–       Это тебе, Светик…

     Ах, как жалко, что вы не видели, каким радостным, переполнявшим душу счастьем зажглись в эти мгновения глаза Светланы. Нежно прижав цветы к губам, она одарила Сергея таким обжигающе любящим взглядом, от которого у него слегка закружилась голова.

     В этот вечер они были на седьмом небе от захлестывающего их огромного чувства. То счастливо смеясь, то замирая в объятьях, они жили как бы совсем в другом мире, к тором были только двое – он и она, только две пары сияющих глаз. Всё остальное пропала, исчезло, растворилось в голубом сиянье, как дымка окутавшего неповторимых влюбленных. В конце концов, как-то незаметно они спустились к реке, уже скинувший свои ледяные оковы, и оказались у самой воды на нижней степени бетонной набережной. Они стояли, прижавшись друг к другу. Пальцы Сергей ласков гладили на редкость женственные плечи Светы, то останавливаясь, то вновь перебирая светло-розовую ткань её плаща. Губы его бережно целовали излучающие чудный свет глаза Светланы, как бы пытаясь отпить переполняющее их счастье. Бывали минуты, когда освещенные лунным светом, слившиеся в длительном поцелуе, они жили единым целым, отсчитывая мгновения счастья в такт стучавшим сердцам. Именно в эту памятную ночь с губ влюбленные соскользнули вечно молодые и заветные слова:

–       Я тебя люблю…

 

***

 

     Давайте немного отвлечемся, оставим влюбленных одних наслаждаться выпавшим на их долю блаженством и прислушаемся к репликам, которые произносит вслух или мысленно наш читатель, перелистывая страницу за страницей эту небольшую повесть. Если немного пофантазировать, то несомненно можно услышать:

–       Разве это любовь, – вздыхает какая-то полноватая дама, – Вот я была стройнее молодого тополя, тогда я так любила, так любила, почище написанного…

–       Что это за любовь такую автор здесь рекламирует, – иронически произносит представитель старшего поколения, – не успели познакомиться – целуются, что-то слишком быстро у них всё получается. Хотя и встречаются сейчас такие шустрые молодые люди, но зачем же выставлять таких напоказ? Непонятно…

–       Ах, вот и моя дочка подрастает, – вздыхает чья-то мать, – Уже мальчики на неё поглядывают, как тут уберечь, когда всё равно по-своему сделает. Хлебну я заботушки со своими дочерьми, ох, и хлебну…

–       И зачем это всё так усложнять? Да и фразы какие-то возвышенные, если не высокопарные, – раздается рассудительный голос какого-то молодого вихрастого паренька, – В жизни всё проще. Нет, чувствуется плохо знает автор о быте молодежи, тем более об их любви. Хотя говорят он и сам был молод? Что-то не верится…

     Нет, пожалуй хватит. Срочно заткнем уши дефицитными «берушами» (береги уши). Если сейчас выслушивать различные мнения, то не хватит духу описывать дальше историю этой любви. Так что не будем больше отвлекаться и вернемся к нашим героям.

 

 

 

 

    

***

 

     Увы, жизнь не стоит на месте и прошел уже целый месяц с последнего описанного и, признайтесь такого романтического, свидания у реки.

     Отряхивая последние остатки сна, пробуждался первый день последнего месяца весны – ласкового теплого месяца мая. Город, одетый в праздничные наряды, был готов встретить великий праздник всего народа. Сергей в этот день поднялся пораньше, чтобы, пока ходят трамваи, приехать в институт, откуда начинают свой путь праздничные колонны студентов. Когда Сергей вышел из дома, солнце уже поднялось над крышами домов, согревая ласковыми лучами озябший за ночь город. И эта картина торжественного, величаво спокойного восходящего солнца навевала лирическое настроение. И нет ничего удивительного, что Сергей, находясь под властью этого настроения, не спеша продвигаясь по улице, мысленно декламировал стихи, которые с ходу и придумывал:

Над притихшим городом

Утренней порой

Встало солнце гордое

Прямо надо мной.

 

Только мне не верится,

Что не так давно,

Не могли мы встретиться,

Не было дано...

    

     «Да, как хорошо, что я встретил в своей жизни Светлану – Светика моего ясного», – сбившись на прозу, продолжал размышлять Сергей, – «Как всё же хорошо…»

     Когда Сергей подошел к институту, в его просторном дворе уже тут и там пестрели празднично одетые кучки студентов и студенток. Однако, сколько бы Сергей ни всматривался в их лица, никого из своей группы не было видно. Не было видно и Светланы, хотя он знал, что она присоединится к демонстрации по дороге к площади. Постояв немного в нерешительности посреди двора в тщетной надежде найти кого-либо глазами, Сергей направился в общежитие – там наверняка он встретит ребят. В коридоре общежития Сергей натолкнулся на Сашку Зеленца, мчавшегося куда-то на всех порах.

–       Серега, здорово! Где тебя черти носят, – залпом выпалил, широко улыбаясь и поблескивая своими темными глазами, – У тебя что память отшибло! Сегодня же у Вовки Малютина день рождения. Забыл что ли? Все ребята уже собрались, одного тебя нет, иди быстрей в 272 комнату, они все там, а я побегу флаги получать, – прокричал Сашка уже на бегу.

–       Ишь ты, – улыбнулся в ответ Сергей, – наш Сашка опять в бегах. А ребята видно праздник с утра начали отмечать. Недаром у Сашки глаза так блестят.

     Отыскав нужную ему комнату, Сергей на мгновение замер перед дверью и прислушался. Оттуда доносился веселый девичий и смех и оживленный говор. Тихонько отворив дверь, Сергей никем не замеченный вошел в комнату. Вернее сказать не в саму комнату, а в отгороженную пестрой занавеской маленькую прихожую, где стояли небольшой столик, шкаф и вешалка для одежды. В щель между занавесками Сергей стал исподволь разглядывать присутствующих. Ну, конечно, Сашка сболтнул, что все ребята здесь – из городских не было никого. Справа на одной кровати разместились два неразлучных друга – Алешка Лосин и Валерка Петрухин. Друзья, я вам скажу, не разлей вода: и к экзаменам вместе готовятся, и в одной волейбольной секции вместе занимаются. А недавно и за одной дивчиной вдвоем начали ухаживать. Как её делить собираются – не представляю. Вот и сейчас, посадили девчонку между собой, и что-то её оживленно нашептывают с двух сторон. Бедняжка то на одного взглянет, то на другого – видно для себя ещё тоже не выбрала, кто её больше нравится. На другой кровати взгромоздилось стразу четверо ребят из соседней комнаты. Сидящий ближе к окну вихрастый парнишка привлекает к себе внимание, безудержно рассыпаясь остротами и шутками. И если бросить взгляд налево, то можно заметить для как кого он так старается. На стуле у окна, кокетливо улыбалась незнакомая Сергею девчонка. Немного смазливенькая с густо накрашенными ресницами и дерзко заголенной юбкой, состоящей из полосок оранжевого и синего цвета, она могла кому-нибудь показаться наряженной куклой. Однако Владику Самохвалову, с его бесшабашной головой и беспардонно болтливым языком, она чем-то определенно приглянулась. В центре, прислонившись к стене, улыбаясь неопределенной улыбкой, сидели Костя и Дмитрий Смирновы. Оправдывая свою фамилию, эти братья близняшки были на редкость скромными и смирными в духе «не пьют, не курят, за красными девицами не бегают». И даже сейчас, всё-таки видно пригубившие горячительного напитка, они больше отмалчивались, бросая быстрые взгляды на соседку уже описанной выше кокетки. Соседочка была полной противоположностью ей. И действительно, она отличалась тем, что была немного полненькой с пухлыми розовыми губками, и то и дело заливалась заразительным смехом, смешно стреляя глазками. Рядом с братьями степенно восседал почтенный Николай Петрович: 28 летний сухенький мужичок, особенностью которого являлось то, что он мог то как заведенный необычно долго болтать и отчаянно спорить по любому поводу, то сидеть и молчать, находясь как бы в полудреме. Сейчас он как раз находился именно в таком состоянии – неподвижно сидел, уставившись в одну точку. И, наконец, справа от окна в окружении двух разнаряженных девиц, сидел виновник торжества, которого угораздило родиться именно 1 мая. Он сидел весь раскрасневшийся от вина и атмосферы шумной веселости, нахально обнимая одну из своих соседок.

     Вдоволь наглядевшись на шумную компанию, Сергей резко шагнул на середину комнаты к столу, уставленному двумя тарелочками с кое какой снедью, пустыми чашками, кружками и стаканами. Там же покоились ещё недопитые две бутылки вина. Неожиданное появление Сергея вызвало взрыв восторга, удивления и буйной радости.

–       Серега! Как здоров, что ты пришел.

–       Как же ты так незаметно подкрался?

–       Вот так явление Христа народу.

–       Молодчина, что зашел.

–       Штрафную ему, штрафную, – шумела дружная братия.

     Делать нечего. Сергею «пришлось» выпить эту штрафную под общее веселье собравшихся. После этого все сорвались с насиженных мест и высыпали в коридор, ибо прилетел Сашка Зеленец и прокричал, что колоны демонстрантов вот-вот придут в движение.

     Прибежав во двор института, ребята быстро разобрали флаги, шумно здороваясь с уже стоящими там городскими (т.е. живущими не в общежитии, а в своих городских квартирах) парнями. Взяв всученный кем-то из ребят алый стяг, Сергей прислонился к шершавой стене одного из корпусов института. Хмель давал о себе знать. Бурля по жилам, он гулкими ударами стучал в висках, расслабляя внимание и волю. «Ах, как нехорошо-то выходит, – подумал Сергей, – «Еще развезет ненароком на голодный желудок с этой чертовой штрафной. Однако Сергею не дали придаваться размышлениям. Была подана команды, и колонна студентов шумными нестройными рядами двинулась вперед.

     На полпути к площади, как раз на очередной стоянке, к Сергею, присевшему отдохнуть на скамейку, подбежала празднично одетая Светлана. Её волосы под яркими лучами солнца переливались радужными красками, а радостная улыбка и небесно синие глаза жгли Сергея, взбудораживая в разгоряченном вином сердце неистовое влечение. И поэтому, когда Света села с ним рядом, он не удержался и довольно грубо обнял её. Она пыталась отстраниться, но Сергей крепко прижал Светлану к себе, жадно лаская её взглядом.

–       Ну, Сережа, зачем ты на людях-то, – пыталась ласково угомонить его Света, скрывая легкую обиду за его неожиданную грубость.

     Однако Сергея уже трудно было остановить. Всю дорогу он был излишне многословен и, осыпая Свету всевозможными ласковыми эпитетами, частенько лез обниматься. Светлана, как можно спокойней, старалась утихомирить Сергея, как бы незаметно ускользая из его объятий. Догадываясь о причине развязанности Сергея, она с трудом скрывала от него от окружающих подпорченное настроение. Поэтому-то она все также улыбалась Сергею, хотя в глубине глаз можно было увидеть слабую грустинку. Но всё же этот досадный эпизод из их жизни мог бы пройти мимо, забыться, бесследно исчезнуть, если бы они уже по дороге домой не натолкнулись на Олега Синичкина. Олег, увидев Свету, сначала было просиял, сверкнув улыбкой, но, поняв, что она идет в обнимку с каким-то незнаком ему парнем (Света почему-то так и не сказала ему о существовании Сергея), весь как-то потемнел на лицо. Улыбка на мгновение исчезла и опять появилась, но уже не наивно радостная, а ироническая, выдавленная усилием воли.

–       Здравствуй Света. Извините, что помешал, – насмешливо проговорил Олег и, неожиданно сделавшись серьезным, с горечью добавил – Не ожидал я от тебя этого Света. Я то, дурак, думал, что ты только со мной… А ты…выходит не одного меня обманывала… Прощай же! Поперек дороги не встану.

       Резко повернувшись, Олег быстро пошел прочь. Мгновенье Сергей и Света молча стояли, не глядя друг на друга. В обычной обстановке они, быть может, сумели бы объясниться, понять друг друга, ведь ни за кем особой вины не было. Ну не хотелось Свете огорчать Философа Олега, да маму до поры до времени тоже – разве это вина. Однако одурманенный ещё не выветрившимся хмелем Сергей не был в состоянии сейчас понимать и прощать пусть даже невинную вину. Последние слова этого незнакомого на вид парня обидой ударили в голову. «Выходит она водила меня за нос, выбирала, кто из нас лучше! Притворялась и была со мной неискренней!!!», – всё это быстрей молнии пронеслось в разгоряченном мозгу Сергея, в эту минуту забывшего все те мгновения радостного, счастливого блаженства, когда они, искренне шепча слова любви, стояли на своих заветных ступеньках на набережной Волги. Зло посмотрев на пытающуюся что-то сказать Свету, Сергей, жестко бросив

–       Какая же ты…, – но не договорив, лишь махнул рукой и, оставив её одну, также быстро, как и минуту назад Олег, зашагал в обратную сторону вдоль по улице.

–       Как же ты мог ему поверить? Как мог забыть те ночи, когда ты смотрел влюбленными глазами, говорил заветные слова любви, – мысленно кричала Света вдогонку Сергею.

   Однако он даже не обернулся. «Нет, просто он меня не любит, а может быть и не любил не любил вовсе, а так… А сегодня, как я только терпела его наглость! Все, забыла и выбросила из сердца», – ожесточенно подумала Света.

     «Забыла и выбросила», – непрерывно в мыслях повторяла она, медленно шагая домой, и невольная слеза непрошено катилась по её щеке.

     «Забыла и выбросила», – повторяла она, вбежав дома в свою комнату и бросаясь на кровать. В ответ лишь безудержные рыдания подкатили к горлу и сотрясли её плечи…

     А в это время Сергей, ворвавшись, как ураган, к себе домой и, резко хлопнув дверью, тяжело плюхнулся на свое кресло-кровать. Увидев, что сын пришел с демонстрации мрачнее тучи, его мать пыталась было подойти к нему с вопросам. Но, натолкнувшись на грубость, с обидой на своего «Сергунчика» отошла. Не зная, что с ним произошло, мать решила мудро подождать. «Со временем всё выясниться. Он сам мне скажет в чем дело, – думала она.

     Сергей же неподвижно просидел весь остаток дня, бездумно уставившись в одну точку.

***

 

     Прошло несколько дней. Отшумели веселыми песнями первомайские праздники. Жизнь снова вступила в спокойную обыденную колею. Встал к станку рабочий, склонился над чертежами конструктор, задумался над решением важной проблемы ученый, студенты, как всегда после праздников в неполной составе, пришли на лекции.

     Начавшиеся занятия со своим размеренным ритмом приглушили острую боль обиды и утраты. Первые дни и Света, и Сергей, хотя и некоторым оттенком грусти, наслаждались предоставленной им свободой. Однако постепенно незаполненность вечеров и душевное одиночество дали о себе знать. Беспредельная тоска от утраты чего-то самого дорого в их жизни заполнила сердца. И если днем в институте они ещё могли и шутить, и смеяться (человек ведь не может отдавать грусти ежеминутно и ежечасно, иначе он просто сойдет с ума), то вечером, неожиданно отбросив все дела, они замирали у окна, всматриваясь, как на город опускается ночная мгла и вспоминая те дни, когда они были вместе.

     Сергей в эти минуты мысленно ругал себя за тот злосчастный день. Теперь, когда Света была так далека, как до их знакомства, Сергей начинал вспоминать те мимолетные диалоги, которые пропускались и не доходили до его сознания, ибо в те мгновения он увлеченно любовался сияющим лицом любимой. Сейчас из глубинки памяти всплывали эти забытые эпизоды. Ему вспомнилось и то, как однажды они, спрятавшись от дождя и прижавшись друг к другу, стояли в каком то подъезде. Мокрые, но беспредельно счастливые, они, смеясь, перебирали подробности только что закончившего кросса под дождем. Именно тогда Света немного смущенно сказала ему:

–       А знаешь, Сережа, моя мама не в восторге от наших встреч.

–       Чем же я не угодил-то, – перебил её тогда Сергей, всё ещё находясь под властью неудержимого веселья.

–       Пожди иронизировать и помолчи, пожалуйста, – немного сердито сказала Света.

–       Молчу, молчу, – проворчал Сергей.

–       Так вот, мама во что бы то ни стало хочет свести меня с Олегом, он в университете на истфаке учится. И для этой цели моя мама случайно и в театре нас как бы случайно сталкивает, и домой его приглашает. Он парень то хороший, но знал бы ты, как он мне со своей философией надоел…

–       Ну и плюнь ты нас своей горе философа, – нетерпеливо перебил её Сергей, открыто любуясь Светой, – И нечего мне им голову морочить.

–       Но, а мама?

–       Как нибудь переживет, – не терпевшим отлагательства голосом сказал тогда Сергей, и, решительно притянув Свету к себе, крепко поцеловал…

     «Эх, и дурак же я набитый», – горько подумал Сергей, глядя неподвижным взором на первые появившиеся на небе звезды, – «Эх, и дурак… Разве можно такую бестолочь, как я, простить. Ведь это же тот самый чертов философ, как чёрный кот, нам дорогу перешел. Дубина я стоеросовая. Из-за какого-то наивного вундеркинда потерял такую девушку. И так глупо потерял. Если бы не та злополучная штрафная, наверняка бы вспомнил про это «вещего Олега». А тут…» И, горько вздохнув, Сергей отошел от окна и направился на кухню. Пройдя незаметно мимо большой комнаты, где отец смотрел телевизор, Сергей столкнулся в дверях кухни со своей матерью.

–       Ты сегодня ужинать будет или нет? Сколько можно греть-то, – ворчливо проговорила мать, всматриваясь в грустное лицо сына.

–       Давай, да я пойду погуляю.

–       Куда же ты, на ночь глядя. Со Светой ты раньше встречался.

–       Мы со Светой поссорились, мама. И, наверное, навсегда.

–       Так, так… из за чего, если не секрет?, – собирая на стол, спросила мать.

–       Из-за философии, – грустно вздохнул Сергей.

–       Не пойму, какое отношение к вам имеет философия?!

–       Прямое… И вообще, мама, хватит об этом, – недовольно пробурчал Сергей и быстро начал есть.

     Справившись с ужином, он, одевшись и обронив: «Скоро приду», вышел на улицу. Сергей не задумывался, куда ему идти, но ноги, следуя знакомым маршрутом, неожиданно для него сами привели на набережную – любимое место вечерних гуляний многих и не только Сергея со Светой. И теперь, медленно плетясь по ней, он с грустной улыбкой смотрел, как мимо, то пробегали, взявшись за руки и весело смеясь, какой-то парнишка с такой же, как он, еще немного угловатой и смешливой девчонкой; то медленно, наслаждаясь счастьем, прошел высокий плечистый парень, обнимающий темноволосую стройную девушку; то степенно под руку проходили уже женатые, но ещё не утратившие свежести своих чувств, молодые люди.

     Дойдя до их заветной лестницы, Сергей с горечью заметил, что там, прижавшись друг к другу, стояли вместо них другие счастливые влюбленные. Остановившись на достаточном удалении, Сергей прислонился к бетонным перилам набережной и, не отрываясь, стал смотреть, как плещутся у берега волны. «Ах, если бы сейчас появилась Света», – оглядываясь на опустевшую набережную, подумал Сергей, – «Я посмотрел бы ей в глаза умоляющим взглядом и тихо сказал бы: «Прости меня, Света, если можешь, прости»…

       Да, так бы он и сделал, встретив бы сейчас Светлану, как желанное видение во мраке ночи. Быть может даже, Сергей прочитал бы ей сейчас свое стихотворение, сочиненное им в один из вечеров после из ссоры. Вот оно:

 

Ты оглянись, не будь сурова,

Взгляни в глубинку моих глаз.

Не уходи и, может, снова

Любовь зажжет огни для нас.

 

Ты вспомни – были мы моложе,

Но чутки к ласковым речам.

Любили мы и были схожи

С тобой, гуляя по ночам

 

Твои глаза смотрели смело,

Казалось, я счастливей всех.

Мы были близки, нас согрела

Любовь и счастье, и успех…

 

       Однако, увы, набережная давно уже пуста. Ночь полновластной хозяйкой господствовала над притихшим городом. И лишь одинокая фигура Сергея, как бы примерзшая к бетонным перилам набережной, темнела, освещенная бледным светом луны.

     Неожиданно встрепенувшись, Сергей, как бы стряхивая с себя дремоту, и, словно угадав наше желание, уже вслух дочитал стихотворение, обращаясь в сонно вздыхающей реке:

 

Ах, где вы, где вы дни забвенья,

И пламя жаркого огня

В одно прекрасное мгновенье

Вдруг охватившего меня?

 

Расстались мы, померкли зори,

Обидой в сердце нас маня,

На фоне глупой нашей ссоры

Забыть решила ты меня.

 

Забыть всё то, что с нами было:

И счастья первые цветы,

Любовь, совместные мечты,

И прелесть вспыхнувшей звезды…

Но кровь давно уже остыла

И недоступной стала ты.

 

 

 

***

 

       А что же Света? В тот вечер, когда Сергей бродил по набережной, она сидела дома. Её не тянуло к знакомым местам – не хотелось бередить душу. Света устроилась за столом в по вечернему уютной кухне и вместе с матерью чистила картошку. Казалось, что она полностью поглощена работой. Однако это было не так. Привычные пальцы машинально делали своё дело, а мысли были далеко вне стен родного дома. Сердцем простившая Сергея за ту острую боль, причиненную ей в тот чёрный день, Света уже не таила обиды, хотя самолюбие мешала первой сделать шаг на пути к примирению.

       И сейчас ей вспомнилась последняя их встреча перед майскими праздниками. Это было в воскресенье. Стоял теплый ласковый весенний день. Договорившись накануне, они решили сходить сегодня в лес, подышать хрустально чистым воздухом, полным свежестью и ароматом цветущей природы. Когда они вошли в лес, солнце уже было довольно-таки высоко. Оно ярко светило, посылая свое тепло на землю. Однако, было не жарко – то прохладный ветер налетал порывами, шелестя молодыми едва распустившимися листочками, то солнце скрывалось за легкими белоснежными облаками, причудливыми кучками плывущими по светло синему небу.

       Сергей и Света шли по лесу медленно, уходя с проторенных тропинок, чтобы насладиться мягкостью почвы, дать отдохнуть ногам от городских дорог и тротуаров, скованных жестким асфальтом. Они шли, весело переговариваясь,

изредка срывая кем-то пропущенные цветы подснежника.

     Света сейчас не помнила все подробности из разговора. Да разве всё упомнишь, когда их беседа переносилась с одного предмета на другой, часто прерывалась остротами и нередко балаганными шутками Сергея. Света не могла вспоминать без улыбки те эпизоды, когда Сергей находил ненароком подснежник. Сорвав цветок, он поворачивался к Свете и серьезным звонким голосом чуть не кричал на весь лес:

–       Света! Стой и не шевелись. Начинается церемония вручения тебе цветов.

     Решительной походкой Сергей подходил, останавливаясь в одном шаге от неё:

–       Разрешите мне от имени и по поручению всех здесь присутствующих, – начинал Сергей, обводя рукою полянку, как показывая от чьего имени оно говорит, – Вручить вам скромный подарок, этот маленький букетик цветов, – и он торжественно вкладывал ей в руку цветочек подснежника, а затем поворачивался к лесу и громко командовал, – Оркестр, туш.

     В другой раз, отыскав очередной цветок, он начинал изображать из себя застенчивого робкого юношу. Приближаясь к Свете несмелой походкой, он, то поднимая на неё становившиеся вдруг такими ангельски стеснительными глаза, то моментально опуская их, смотря себе под ноги, заискивающим голосом начинал, безбожно теребя бедный цветок:

–       Света, (глаза при этом стрельнули лукавым взглядом и снова опустились) вот тут, это самое, я цветочек нашел. Может ты его, это самое, ну как его, возьмешь, а? (и глаза жалобно просительно посмотрели на Свету) Он мне-то, можно сказать, не нужен. И вот я хочу, так сказать, его тебе… Возьми, а… – и Сергей дрожащей рукой протягивал весь помятый и истерзанный цветок.

     И так было с каждым найденным подснежником. Неутомимым на выдумку, Сергей изображал то скромненького юношу, то сухаря, то жадину, который прежде чем отдать цветок несколько раз отдергивал руку, непрерывно повторяя:

–       Учти, Света, от чистого сердце дарю, последнее от себя отрываю.

     Каждая новая шутка Сергея была отблагодарена звонким смехом или широкой улыбкой Светланы. Тогда они находились в таком веселом игривом настроении, от которого пела душа и радовалось сердце. Эта игривость вылилась в то, что в тот момент, когда Сергей, отыскав очередной цветок, подошел к Свете и хотел было начать из себя что-то изображать, она выхватила у него цветок и, смеясь, побежала по лесу. Сергей, вскрикнув «Какое коварство!», бросился вдогонку. Они долго, кружа и петляя, как малые дети резвясь и хохоча, носились по лесу, пока Сергей не догнал запыхавшуюся Светлану и, повалив её, не прижал к земле.

–       Ну что, попалась, которая кусалась, – сквозь частое дыхание грозно проговорил Сергей, нависая над Светиным лицом.

       Глаза Сергея такие близкие и родные обожгли её душу, наполняя каждую клеточку её тела радостным чувством взаимной любви. Сергей тогда её целовал и довольно-таки много. Но одурманенное поцелуями сознание навек запомнило сказанные срывающимся от волнения голосом слова:

–       Светлячок ты мой милый, я тебя люблю, слышишь…

–       Света, доченька, хватит уже картошки-то, – прервал её приятные воспоминания голос матери.

     С трудом возвращаясь к действительности, Света взглянула на мать. Её мать, узнав из прерываемых рыданиями слов дочери о несчастье, случившимся после первомайской демонстрации, неожиданно поняла, что своим тайным вмешательством причинила боль сразу троим людям: дочери, её Сергею и ни в чем не виноватом Олегу. Себя мать в этом перечне не считала, хотя рыдания дочери жгучей болью отдавались и в её сердце. С тех пор мать, чувствуя себя виноватой перед Светой, говорила с ней немного извиняющимся тоном. Вот и сейчас, вглядываясь в невеселое лицо дочери, мать тихонько сказала:

–       Не кручинься, доченька. Если любит, придет, обязательно придет, поверь моему слову.

–       Ах, мама. Если бы так, – грустно отозвалась Света, отвернувшись от матери к окну, чтобы скрыть непрошеную слезу, и всматриваясь в бездонное и беспредельное звездное небо.

 

***

 

     Примирение пришло неожиданно. Как и при первой встрече помог великий и великодушный СЛУЧАЙ. Это произошло в один из ранних майских вечеров, когда усталое солнце медленно закатывалось за горизонт. Для студентов это прекрасное время вычеркивалось из жизни. Они лихорадочно порою ночами доделывали то, что, запустив, не успели сделать во время семестра. Приближалась пора зачетов и экзаменов.

     В это вечер Света, дочертив у Гали Свиридовой курсовой проект и взяв у неё тетрадь, чтобы переписать пропущенную лекцию, спешила домой. С чертежами в футляре в правой руке и с тетрадкой под мышкой, (левая рука была занята неотъемлемой для любой девушки или женщины сумочкой) она выглядела деловитой и озабоченной. На самом деле Света была крайне рассеянной. Мысли её перескакивали с одного на другое, усталые от напряженной учебы. И, наверно поэтому, Света как-то не заметила, что на одном из перекрестков, в то момент когда она, резко повернувшись, высматривала нет ли близко идущих машин, тетрадь, выскользнув со своего места, упала на мостовую. И надо было этому случиться, что неподалеку оказался именно Сергей, вышедший погулять и остудить натруженную умственной работой голову. Краем глаза увидев, что какая-то девушка уронила тетрадь, Сергей, находясь во власти своих мыслей, машинально подошел и поднял её. «Вот растеряха, уронила и даже не заметила», – подумал Сергей, смотря то на тетрадь, то на удаляющуюся в полумраке плохо видимую фигуру девушки. «Надо догнать», – решил он и быстрым шагом, а временами и бегом, бросился вдогонку.

–       Девушка, постойте, вы тетрадь потеряли, – прокричал Сергей, подбегая.

   Девушка остановилась, обернулась и подняла удивленный взгляд.

–       Света!

–       Сергей! – раздались два одновременных возгласа.

   Они, так давно не видевшиеся, стали неотрывно смотреть в глаза друг друга.

–       Батюшки – святы, какие глазки, – тихо проговорил Сергей.

–       А откуда вы знаете, что меня зовут Света? – эхом откликнулась Светлана, ответив точно так, как и при их первой встрече.

–       Прости меня, Света, – почти прошептал Сергей, делая шаг на встречу.

–       Давно уже всё простила, – вскрикнула Светлана, блестя повлажневшими от счастливых слез глазами.

   Неожиданно она выронила футляр с чертежами и бросилась на грудь Сергею, тесно прижавшись к нему и тихонько всхлипывая.

–       Ну не надо, не плачь, – тихо уговаривал её Сергей, ласково гладя её по вздрагивающим плечам, – Теперь нас уже ничто не разлучит.

     А спустя час Сергей и Света уже стояли, обнявшись, на набережной, поставляя разгоряченные лица прохладному от близости реки ветру. Им казалось, что они не виделись целую вечность, такой томительно долгой была для них разлука. Неотрывно вглядываясь друг в друга, они не на минуту не могли замолчать, стараясь высказать всё ранее недоговоренное и умолченное, рассказывали, как жили в дни разлуки, вспоминали минувших дней счастливые мгновенья. И лишь далеко за полночь, уже стоя на тротуаре моста, словно стрела переметнувшегося с одного берега на другой, они замолчали, почувствовав, что теперь стали близки не только телом, но и душой. Затаив дыхание, они замерли. И тут Сергей, как может и все влюбленные, взволнованным шепотом начал читать Светлане свои стихи, медленно приближая губы к её лицу:

 

Прелестное созданье

Застыло в ожиданье,

Увы, не излечима любовь моя.

Иду со стуком в сердце,

Надеюсь на бессмертье,

И в этом мы едины – и ты, и я.

 

Гляжу в твои я очи

В тиши прелестной ночи,

И никуда не деться от этих глаз.

Молю минуть ненастье,

А губы просят счастья,

Безумно, безудержно люблю я Вас.

 

     С последними словами губы их слились в едином и страстном поцелуе…

 

 

***

 

… за окном, ежась от утренней прохлады, встаёт бледный рассвет. Давно кончились все телепередачи и на экране телевизора мелькают только серые полосы. На диване замерло тёмным пятном неподвижное тело, и только в глубине застывших глаз ещё горит прощальная улыбка, а с уголков побледневших губ сползает незримой дымком шепот: «Где, ты, молодость?»…